Рим. Книга 1. Последний Легат - Страница 49

К оглавлению

49

В два шага я догоняю ее и хватаю за руку. Прикосновение к ее коже обжигает. У меня перехватывает дыхание на мгновение… на два мгновения. Под пальцами бьется ее сердце.

– Скажи мне, – говорю я хрипло.

В следующее мгновение меня толкают в грудь. Что-то черное и маленькое. И злобное. И, Тифон побери, какого ей надо?! Отпускаю руку германки.

Я отступаю на шаг – скорее от неожиданности. Между мной и Туснельдой стоит та старушенция – нянька, которую я видел утром вместе с германкой.

Нянька шипит, как кусок мяса на алтаре. В ее руке вдруг появляется короткий кинжал. Блеск металла. Я поднимаю брови. О-очень смешно.

– Скажи мне, – говорю я через голову няньки. Туснельда потирает запястье. – Скажи мне, если что-то знаешь о моем брате. С кем он встречался в лесу? В той хижине?

Германка смотрит на меня – с сожалением? с презрением? с жалостью? – и идет прочь. Я вижу ее затылок, изгиб ее шеи… стискиваю зубы.

Она пахнет бедой.

– Пожалуйста! – кричу я. Крик мечется в пространстве атриума, над бассейном с фонтанчиком – я слышу журчание воды. Над розами и настурциями. Над статуей молодого Августа – бронзового и бесстрастного, как бог.

Туснельда вдруг останавливается. Потом поворачивает голову и смотрит на меня.

– Это… опасность, римлянин Гай, – говорит она наконец. Серые глаза. – Не надо ворошить пепел. – Ее губы искривляются на мгновение. – Ты много не знать.

Она поворачивается и уходит. Нянька в черном смотрит на меня так, словно собирается вспороть мне внутренности своим крошечным ножиком.

Я смотрю вслед германке.

Туснельда.

Луций.

Я «много не знать». Но я узнаю.

Глава 9

Опасное сходство

На круглом боку шлема сверкнул луч солнца, ударил в глаза.

Секст моргнул, прищурился. Зевнуть, что ли? Ага, если центурион заметит, неприятностей хлебнешь полной ложкой… Нет уж, лучше потерпеть, решил он. Выпрямился.

Легион лихорадило с самого утра. По лагерю катились слухи – волнами. Мол, на самом деле новый легат – настоящий зверь. Столичная штучка. «Тога». Истинный «паганец», как принято называть на военном языке гражданских, – клеймо ставить

некуда.

Но зато он родной брат старого легата, который был отличным командиром, – что уже неплохо. В отличие от трибунов, простые «мулы» не испытывали заранее неприязни к назначенному из Рима легату. Скорее наоборот. Говорят, новый легат служил прежде в Африке. А скоро прибудет с проверкой легиона. И главное… главное: он брат Луция Деметрия Целеста.

Хорошо это или плохо, покажет время. Легионер Секст Виктор скосил глаза – влево. Головы, лица, лица. Шлемы сверкают. Всеобщее построение легиона на санктум преториум – главной площади лагеря. Вторая когорта смотрелась неплохо. Еще бы. Начищенные и смазанные маслом доспехи сверкали, подбородки чисто выбриты, оружие в порядке. В глазах «мулов» – положенная истовость.

Первая центурия второй когорты Семнадцатого Морского легиона. «Мы – лучшие!»

– Равняйсь! Смирно! – скомандовал центурион. – Вольно.

Развернулся, прошел вдоль строя и встал справа – на свое место. Секст сделал «вольно» и незаметно почесал руку.

«Скорей бы уже закончить и на обед», – подумал он и все-таки зевнул.


* * *

Все лагеря легионов строятся одинаково – раз сделав удачную вещь, мы сохраняем ее навсегда. Поэтому в любом лагере любого легиона в любом уголке владений Рима я всегда знаю, где находится палатка офицеров, где – площадь, посвященная Гению легиона, а где – отхожие места или место наказаний.

Ну хоть с этим проблем не будет.

Я зеваю так, что рискую порвать мышцы, связывающие нижнюю челюсть с верхней.

На кровати лежит белая туника.

В моих руках – вычурный шлем из луженой бронзы. В эллинском стиле. Он достался мне в наследство от Луция. Из темного металла, в грубых завитках – виноградная лоза, вьющаяся вокруг головы. Весит шлем столько, что нужна каменная шея, чтобы носить его. Очень сомневаюсь, что Луций часто его надевал. Парадная вещь.

– Спрячь эту… штуку куда-нибудь подальше и закажи мне сегодня новый шлем – полегче и попроще, – говорю я Тарквинию. – Еще мне нужны новые доспехи, и приготовь мазь – дурацкое железо опять будет натирать, уж я-то знаю. Как тогда, в Мавритании.

Старик кивает. Еще бы – он тогда был со мной, переносил все тяготы службы в Африке. Смешно. Помню, там, в Мавритании, любая молитва или даже проклятье не обходились без слова «Африка». Считалось, что если не вставить это название, то местные боги обидятся.

Тогда я был моложе. И мог есть вместо еды кашу из нарубленных железных гвоздей. Сейчас же…

– Тарквиний, – говорю я, – у меня ноет желудок.

– Это от здешней воды, господин Гай.

Конечно, от воды. То, что меня трясет с самого утра, тут ни при чем.

Я вытягиваю руки перед собой, растопыриваю пальцы. Жду. Проклятье! Пальцы начинают дрожать.

Так, туника с пурпурной полосой, обмотки, браслеты, поножи, панцирь – из серебра, сверкающий как молния. Меч в ножнах, обтянутых пурпурной кожей, на дорогой перевязи, кинжал, украшенный зелеными и красными камнями. Белый пояс с золотыми кистями – символ моей легатской власти…

Почти все готово.

Осталось решить, что мне надеть в лагере Семнадцатого. Вопрос вот в чем. Если я оденусь в доспехи, трибуны будут говорить, что я до смешного хочу походить на настоящего солдата – словно курица, вырядившаяся в павлиньи перья. А если останусь в сенаторской тоге, то начнут скрипеть зубами от злости – гражданский, мог хотя бы доспехи надеть…

Что лучше – смех или злость? Ну, тут выбор очевиден.

Тарквиний:

49