А потом я снял одеяло и осторожно выглянул. От яркого света после темноты одеяла вокруг сияли цветные полосы. Луций – почти взрослый, спокойный. Он улыбнулся одними глазами и протянул ладонь, закрытую другой ладонью. «Смотри, Гай». Его губы не шевелились, но я помню, как услышал эти слова. Я против воли вытянул шею. Что там? Ладони оставались неподвижны. На коже лежит светлый контур от окна. В теплом воздухе кружится золотистая пыль. «Смотри». Он убирает ладонь – медленно, осторожно. Там…
Я моргаю.
– …легат?
Центурион наклоняет голову на левое плечо, как делают большие собаки. Взгляд внимательный.
– Мне нужно идти. Распорядиться насчет раненых.
– Конечно, – говорю я.
Он кивает и начинает подниматься.
– Один вопрос, центурион.
Он замирает, теперь действительно озадаченный.
– Легат?
– Что вы натворили?
В глазах мелькает нечто странное, тут же исчезает.
– Я не понимаю.
– Вы плюнули кому-то в кашу? Переспали с женой префекта лагеря? Что?
Ноздри Тита раздуваются, но он берет себя в руки.
– Ну должна же быть причина, – говорю я. – Как такой крутой и заслуженный старший центурион, как вы, оказался на такой жалкой службе, как сопровождение и охрана нового легата… во главе всего двух десятков солдат? Не слишком почетное назначение, верно? Просто катастрофа. Обычно для такой ерунды выделяют одного из младших центурионов.
– А если я сам вызвался? – спрашивает Волтумий с интересом. Кажется, его начинает забавлять моя настойчивость.
Я хмыкаю.
– Тогда вы – идиот. Я, может быть, очень давно служил младшим трибуном, но кое-что я все-таки помню. Командовать таким караулом – почти то же самое, что командовать водовозами… ну, или палаческой командой. Не слишком почетно. Верно?
Тут я смотрю на Волтумия и думаю: да нет, не может быть…
– Вы что, серьезно? – говорю я. – Да ну…
– Палаческой командой я тоже командовал, – говорит Тит Волтумий негромко. – Не самое приятное было назначение, легат.
– И? – говорю я.
– Я принес клятву повиноваться, – говорит Волтумий. Конечно. Воинская присяга, ее дают раз в год.
– Хватит, центурион. Что вы сделали?
– У нас с префектом лагеря Эггином, – он усмехается половиной рта, – некоторые разногласия, легат. Поэтому я получаю самые лучшие назначения, какие только можно отыскать.
Моя шутка насчет «жены префекта лагеря» оказалась опасно близка к истине. М-да. Дела.
– Подайте жалобу, – предлагаю я.
Это вариант. Выше префекта лагеря в Семнадцатом легионе – только я, его командир. Волтумий усмехается, потом говорит:
– Не думаю, что это необходимо, легат. Разрешите идти?
Выпрямляется.
– Легат?
Я вздыхаю. Вот упрямый сукин сын. Так и не ответил на мой вопрос. Встаю и смотрю на Волтумия. Долго смотрю. Угловатый булыжник с янтарно-желтыми глазами. Центурион стоит навытяжку. Невозмутимый, как… Он может так стоять неделю. Интересно, что у них там за разногласия с префектом лагеря?
– Вы понимаете, старший центурион, что, раз я командую теперь Семнадцатым, я должен знать, что творится в моем легионе? Отвечайте!
– Да, легат. Понимаю, легат.
Сукин сын!
– Еще раз: что у вас происходит с префектом лагеря Эггином?
Волтумий молчит. В воздухе кружится пыль. Где-то в доме передвигают нечто тяжелое, я слышу грохот и нетерпеливые голоса.
– Тит, я жду.
– Это личное, легат.
Я могу приказать ему отвечать. Я могу лишить его половины жалованья за год – и все равно ничего не добьюсь. Он хороший солдат, этот Волтумий, и хороший центурион. Но мне придется очень постараться, чтобы он мне что-то сказал. Легион – воинское братство, там свои законы. Так что сейчас мне придется отпустить Тита, так ничего и не узнав.
Первое правило военачальника: если не уверен, что приказ выполнят, – не отдавай его. Это бьет по авторитету.
– Хорошо, Тит, – говорю я. – Спасибо, что составили компанию. Можете идти.
Когда шаги центуриона затихают вдали, я пытаюсь понять, что я сделал не так. Кажется, ничего такого, все в порядке – но остался некий осадок. Как в чаше, куда налили плохо процеженное вино. Луций, Луций, во что я ввязался? Ну какой из меня, к подземным богам, легат?
И зачем тебе только понадобилось умирать?!
Из открытого окна слышен городской шум.
Перед обедом я беру двух рабов в качестве носильщиков и отправляюсь в бани. Ализон выстроен в основном из кирпича – в то время как Рим уже давно мраморный. Варваров в городе столько, что, кажется, это они нас завоевали, а не наоборот. Везде римские патрули – и солдаты в основном регулярных легионов, а не ауксиларии.
Все римские города похожи. Pax Romana – Римский мир начинается с самого простого. Каждый гражданин Рима имеет право, где бы он ни находился, на следующее:
Бесплатные общественные бани с горячей водой и оливковым маслом. Потом – холодный бассейн, где можно освежиться и провести время в беседе;
Базилика, где заключаются сделки и проводятся суды. Там же можно найти юриста, чтобы составить жалобу и завещание, подать иск или нанять адвоката;
Театр, где играются комедии и трагедии, в основном греческих авторов, но иногда и римских – вроде Теренция, сделавшего для римской драматургии то же, что Гай Марий сделал для римской армии. А именно: оторвал ее от обоза – от греков, и приучил быть подвижной, как молния.
Рынок, где предлагают свои услуги все, кто не попался вам в бане, в базилике или в театре: торговцы, расхваливающие товары со всего света, рабы и рабыни, цирюльники и шарлатаны. В угловой палатке за полотняной ширмой практикует зубодер;