– Что ты скажешь, если тебя спросят, Тит? О мертвецах и о снятии с креста?
– Не думаю, что вообще стоит об этом что-нибудь рассказывать. – Центурион хмыкает, потом говорит: – О мертвецах уж точно.
Вспышка молнии – где-то далеко отсюда. Но при ее свете я вижу на холме… Да нет, ерунда.
– Что это?
– Где? – Центурион оборачивается, чуть не падает. – Что там, легат?
Я уже сам не уверен. Я вглядываюсь в темноту, напрягаю глаза – до пляшущих отсветов. Вспышка рассекает небо. Проклятье! Отдаленный грохот. Разряд молнии. В этот краткий миг на холме, у деревьев, я увидел прозрачного человека, пронизанного насквозь змеящимися синими разрядами… Он смотрел на меня. Кто это? Бог? Бог из машины?
Я моргаю. Человек исчезает. Наваждение?
Лучше бы так. Я просто устал. Мне просто нужно поспать. И больше не убивать и не оживлять никого хотя бы пару дней. Боги, пожалуйста. Мне нужен отдых.
Прозрачный человек. Сквозь него было видно ствол дерева и качающиеся на ветру ветки. Наверное, так выглядят боги на самом деле. Осталось в них поверить, да, Гай?
– Что это? – говорю я. – Тит, ты видел?
– Где? – Центурион оглядывается. Лицо у него измученное, под глазами темные круги.
Пожалуй, сейчас я как раз могу поверить в богов – слишком многое произошло сегодня. Я поднимаю взгляд – вспышка молнии снова освещает холм. Он совершенно пуст. Показалось? Или это шутки местного Юпитера – как его там зовут? Тиваз?
Смешно. Я хмыкаю.
– Легат?
– Ничего, Тит. Я просто устал.
Старший центурион кивает. Верно. Мы оба просто устали.
Я вижу: красная черепица. С края крыши падают отдельные запоздалые капли, разбиваются в лужах. Блестят высыхающие камни мостовой. После ночной грозы Ализон выглядит отмытым и свежим, как младенец. Воздух такой, что хочется его выпить…
Где-то далеко хрипло поют варварские петухи.
Ранним-ранним утром я подъезжаю к дому Вара. На мне теплый солдатский плащ с капюшоном, на ногах – новые калиги.
Бряканье подков по камням мостовой, кобыла неторопливо переставляет ноги. Раз, два. Голова ее уныло качается вверх и вниз. Похоже, мне одолжили самую спокойную из легионных лошадей. Возможно, поэтому у нее кличка – Буря.
– Стой, кто идет! – окликают меня.
Поднимаю голову, щурюсь. Солнце низко и светит именно с той стороны, откуда прозвучал голос, – поэтому я почти слепну. Все тонет в розово-золотой пелене. Ага. Я жмурюсь, потом наконец что-то вижу.
Из арки дома выходит преторианец. Капли дождя сверкают на начищенном шлеме. Он берется за рукоять меча, идет – весь грозный.
– Стоять! Кто такой?! – кричит он.
– Свои, – говорю я. – Легат Семнадцатого. Пароль: протри же глаза, о солдат!
Пока он думает, кобыла идет, я еду. Преторианец подходит ближе. Долго разглядывает меня, словно за прошедшую ночь коренной римлянин, то есть я, настолько изменился, что его можно перепутать с каким-нибудь германцем. Наконец мой пароль срабатывает.
Он выпрямляется. Четко салютует.
– Легат! Простите, я вас сразу не узнал.
Преторианец в сером шерстяном плаще – на плечах сверкают капли. Из-под подбородка торчит край фокалы – шейного платка, скрученного в жгут. Фокала – пурпурного цвета. Это императорский цвет. Цвет Божественного Августа.
Кобыла порывается идти дальше. Я тяну повод. Тпру, тпру! Стоять, Буря. С трудом слезаю, мой плащ на мгновение распахивается. Отлично. Глаза преторианца делаются круглыми – при виде моей рваной туники, расплывшихся по всей одежде пятен крови и перемотанного бинтом бедра. Он открывает рот…
– Вольно, солдат, – говорю я и вручаю ему повод. – Проследи за моим скакуном. Аккуратней, он мчится как ветер.
Преторианец выглядит слегка обалдевшим. Я прохожу мимо, слегка прихрамывая. Пурпурное пятно маячит в уголке глаза.
Вхожу в вестибул. Выложенная из мозаики черная собака, похожая на Цербера из Преисподней, смотрит на меня с подозрением. Длинный язык змеится из оскаленной пасти.
– Приветствую, коллега! – говорю я. Почему нет? Разве мы не работаем оба с Плутоном? Пес не дает мертвым сбежать из Преисподней, я – наоборот, их оттуда вытаскиваю.
Я вхожу в атриум.
– Есть кто-нибудь? – зову я. – Эй!
Наконец, откуда-то слева появляется распорядитель дома, на ходу натягивая поверх туники шерстяную накидку. Еще бы. Раннее утро, зябко. У него шаркающие шаги.
Квинтилион выглядит хорошо поднятым – потому что стоит на ногах твердо, но плохо разбуженным – потому что пока ничего не понимает. Лысая голова качается из стороны в сторону. На груди распорядителя – бронзовая табличка с именем хозяина.
– Доброе утро, Квинтилион.
– Легат? – Он моргает. – Что вы… где? Почему?
– Прекрасно, Квинтилион. Спасибо за инструменты. Но, боюсь, я не смогу их тебе вернуть. Прошу прощения.
– Э-э… какие инструменты? Про что вы? Так рано?
Инструменты, которые я взял, чтобы снять германца с креста. Впрочем, это сейчас не так важно. Важно доложить Вару раньше, чем это сделают другие…
– Пропретор у себя? – спрашиваю я негромко. Делаю шаг и словно случайно распахиваю плащ.
– Да, но… – Распорядитель замолкает. Глаза его расширяются – все, он увидел. Слова больше не нужны. – Да, легат. Конечно, легат. Я доложу своему господину.
Квинтилион исчезает. Я вижу, как судорожно колыхается за его спиной занавес – вообще-то он должен быть пурпурным, но сейчас, в нежном утреннем свете, он выглядит скорее краснова-
тым…
Занавес закрывает вход в таблиний, кабинет хозяина дома. То есть Вара. А в красный цвет красят публичные дома… Смешно.